Как-то сочинилось.
читать дальше. или не читать.Блаженство – вот как можно было назвать состояние, которое она испытывала в тот момент. Блаженством было лежать на разворошенной постели, в шелковом белье, с кокетливо приспущенным чулочком. Блаженством было чувствовать на себе его взгляд, за которым не было ни единой мысли, одни лишь инстинкты… Знать, что ему нравится вид ее, лежащей вот так… с влажно блестящими глазами, грудью, вздымающейся от горячего дыхания, с небрежно откинутой за голову тонкой рукой. Какая-то мысль промелькнула на краю сознания, что-то о расстоянии, разделявшем ее синие мерцающие и его карие бархатные глаза… Но мысль канула в небытие так же быстро, как и появилась: ведь вот же он, рядом, совсем близко. Она уже могла чувствовать его и сходить с ума от осознания того, что это его губы прижимаются к шее, что это его руки собственнически обхватывают ее и скользят по изнывающему телу. «Это он!» - билось лихорадочно в ее сознании. «Да, детка… и сегодня тебе будет хорошо со мной, как ни с кем до того…» - обещали его дерзкие поцелуи, сильные руки, уверенно стягивающие с нее остатки одежды. Такой вот финал – после нескончаемых ночей, слез, рек вина и потоков пьяного бреда, после тысячи и одной клятвы никогда больше не видеть, не слышать и не знать… Глупый случай свел их вновь, сломал гордость, смел последние слабые возражения. И вот… снова любовь смешивается с похотью, слегка горчащей на губах нежностью, и мчится по венам, разнося по телу гремучую отчаянную страсть.
Кровать надсадно скрипела, звук его сбивчивого дыхания поминутно прерывался звонким шлепком, впечатывающимся в разгоряченное бедро… А она в эйфории, уронив голову на руки, едва удерживалась на четвереньках на ходуном ходящей кровати. Он почти уже рычал, вцепившись ей в волосы и резко дернув на себя. Она вскрикнула от боли, смешанной с наслаждением, восхитительным экстазом и бог знает чем еще…
… полусонное блаженное забытье было прервано резко и жестко: она вдруг почувствовала, как теплое, сильное плечо выскользнуло из-под ее головы. Она ощутила холодок оттого, что никто больше не согревал ее, и не к кому было прильнуть с кошачьей томностью и грацией. Она села и удивленно смотрела на то, как он оперативно натягивает на себя одежду.
- Что случилось? Ты куда?
- Надо идти вниз, к ребятам, они нас уже, наверное, потеряли, - ответил он спокойно, застегивая ремень на джинсах.
От обиды что-то поднялось внутри и колом встало где-то возле солнечного сплетения.
- Они и без нас обойдутся, - сказала она с как можно более соблазнительной улыбкой, которую с трудом смогла изобразить. – Иди ко мне…
Она протянула к нему руку, но он покачал головой:
- Мы и так тут уже долго. Одевайся.
Она подтянула колени к груди и прикрыла глаза, чувствуя глухую боль. «Неужели я снова все перепутала, и это опять был просто секс?» - подумала она, вмиг перестав чувствовать себя желанной и счастливой. Теперь стойкое ощущение того, что ею пользовались, облапило ее со всех сторон и слегка придушило своей тяжестью. Что ж, все шло по сценарию. Обычно в этом эпизоде пьесы ее иллюзии с треском разлетались о его быстрый холодный взгляд и торопливую возню с пуговицами рубашки. Он всегда спешил уйти… так, должно быть, уходят после визита к проститутке: быстро и не оглядываясь на недавний предмет страсти.
- Ну давай, давай, - произнес он, расчесывая пальцами слегка влажные у висков волосы. – Я пойду вниз, а ты спускайся, как будешь готова.
Она подняла на него взгляд, и он, видимо, заметил в нем что-то нехорошее, больное… Потому что вдруг сел рядом, приобнял за плечи и слегка встряхнул ее со словами:
- Ну ты чего? Все же хорошо было. Ну надо идти, пойми, - он чмокнул ее в щеку, поднялся и пошел к двери.
Она посидела еще какое-то время без движения, потом легла на спину. Взгляд блуждал по комнате, она с трудом сдерживала слезы. Он снова ушел, оставив ее даже без последнего поцелуя, и весь эпилог этой драмы вновь уместился в одном полудружеском полуобъятии. И не было смысла опять рыдать и клясться, что этого больше никогда не повторится. Потому что любовь, эта проклятая, злая, темная любовь к нему отвела одну-единственную роль, которую ей суждено исполнять снова и снова, зная не то что финал… зная каждую реплику и каждый жест этой глупой игры.
Она медленно встала, завернулась в одеяло, нашла на тумбочке сигареты и бутылку «Изабеллы». Потом открыла окно, села на подоконник и сделала глоток, запивая терпким вином слезы и сигаретный дым… Мысленно она снова и снова возвращалась к тому, что произошло между ними недавно… И сквозь боль и обиду медленно стали пробиваться слабые, но ощутимые отголоски блаженства.